1.Введение. Невозможное возможно. О проекте.Время действия - 21 век, его начало. Уже изобретен интернет, и путешествия становятся возможными не только в отдаленные уголки земли и океана, но и виртуально во времени. Художественный проект и выставка «АРАБЕСКИ» под руководством В.П. Покладовой предоставляют художнику и зрителю преодолеть пространсство и время и увидеть, что невозможное возможно.
Невозможность случившейся благодаря А. Зегерс «встречи в пути» (Anna Zeghers «Meeting in the way») дает участникам проекта неоценимый шанс вообразить, сравнить, проанализировать двух великих художников Гоголя и Гофмана, поставив их рядом в своем представлении, попытаться воспринять фантасмагорию несуществующей реальности.
Пожалуй, такое виртуальное событие, как встреча Гоголя и Гофмана, становится возможным и интересным в нашей культуре в год 200-летия русского и украинского писателя на земле, где родился немецкий писатель. Они принадлежали различным культурам и разному времени. Сопоставление их дает нам небывалое художественное наслаждение и попытку увидеть их обоих в творческом воображении, осознать язык, которым они говорили, прояснить свое отношение к мистфикации и реальности.
Мне было интересно перечитать «Крошку Цахес» и составить свою иллюстрацию превращений Гофмана, вовлечь в нее Гоголя, посетить (хотя бы во сне) свой город, свой дом и попасть на выставку в Калининградский историко-художественный музей участником замечательного проекта, соединяющего разные виды искусства, многообразные жанры и техники, прокладывающего мост через время между разными культурами.
В конце книги, рассуждая о причине смерти, лейб-медик из «Крошки Цахес» говорит, что существует причина смерти физическая и также более важная и глубокая, причина психическая. Для современного читателя, пожалуй, ничего нового в этом нет.
« — Лейб-медик, — сказал князь с неудовольствием, — лейб-медик, вы болтаете битых полчаса, но будь я проклят, ежели понял хоть одно слово. Что вы разумеете под физическим и психическим?
— Физический принцип, — снова заговорил медик, — есть условие чисто вегетативной жизни, психический же, напротив, обусловливает человеческий организм, который находит двигатель своего бытия лишь в духе, в способности мышления.
— Я все еще, — воскликнул князь с величайшей досадой, — все еще я не понимаю вас, невразумительный вы человек!
— Я полагаю, — сказал доктор, — я полагаю, светлейший князь, что физическое относится только к чисто вегетативной жизни, лишенной способности мышления, как это имеет место у растений, психическое же относится к способности мышления. Но ежели последнее в человеческом организме главенствует, то медику надлежит всегда начинать со способности мышления, с области духа, и взирать на тело только как на вассала духа, который должен повиноваться, коль скоро этого пожелает его повелитель».
И еще «причина его смерти была не физическая, а неизмеримо более глубокая — психическая».
По аналогии можно сказать, что причина жизни этого художественного проекта как и, впрочем, искусства в целом, лежит «в способности мышления», «в области духа».
2.«Крошка Цахес» и Гофман в изображении. Mystery…
Вновь пролистывая «Крошку Цахес», представляется, что Гофман о себе написал: «Я кладу в сторону трубку и начинаю расхаживать взад и вперед по комнате, и какой-то непонятный голос шепчет мне, что я сам — чудо; волшебник, микрокосмос хозяйничает во мне и понуждает меня ко всевозможным сумасбродствам. Но тогда, референдарий, я убегаю прочь, и созерцаю природу, и понимаю все, что говорят мне цветы и ручьи, и меня объемлет небесное блаженство!»
Закройте глаза, откройте вслед за Теодором Амадеем Гофманом свое око воображения, Смотрите! «И тут она распустила свое шелковое платье и взлетела к потолку прекрасной бархатно-черной бабочкой-антиопой.
Но тотчас, зажужжав и загудев, взвился за ней следом Проспер Альпанус, приняв вид дородного жука-рогача. В полном изнеможении бабочка опустилась на пол и забегала по комнате маленькой мышкой. Но жук-рогач с фырканьем и мяуканьем устремился за ней серым котом. Мышка снова взвилась вверх блестящим колибри, но тогда вокруг дома послышались различные странные голоса и, жужжа, налетели всяческие диковинные насекомые, а с ними и невиданные лесные пернатые, и золотая сеть затянула окна. И вдруг фея Розабельверде, во всем блеске и величии, в сверкающем белом одеянии, опоясанная алмазным поясом, с белыми и красными розами, заплетенными в темные локоны, явилась посреди комнаты».
Это картина уже сама по себе, нарисованная Гофманом, как и сотни других, теснящихся в пространстве его изобразительного языка, просится на полотно. Он сам отчасти, как и доктор Проспер Альпанус, окружен «диковинным вздором» в его волшебном воображении. «Он любит окружать себя мистическим мраком, напускать на себя вид человека, который посвящен в сокровеннейшие тайны природы и повелевает неведомыми силами, и вдобавок ему свойственны весьма затейливые причуды. Например, его повозка устроена так, что человек, наделенный живой и пылкой фантазией, — подобно тебе, мой друг, — вполне может принять все это за явление из какой-нибудь сумасбродной сказки. Послушай только! Его кабриолет имеет форму раковины и весь посеребрен, а между колесами помещен органчик, который при вращении оси играет сам собой. Тот, кого ты принял за серебристого фазана, несомненно был его маленький жокей, одетый во все белое, а раскрытый зонтик показался тебе крыльями золотого жука. Он велит прикреплять на головы своих белых лошадей большие рога, чтобы они приобрели вид подлинно сказочный. Впрочем, у доктора Альпануса и вправду есть красивая испанская трость с дивно искрящимся кристаллом, прикрепленным сверху, подобно набалдашнику, об удивительном действии коего рассказывают или, вернее, сочиняют немало всяких небылиц. Луч, исходящий из этого кристалла, будто бы невыносим для глаз. А когда доктор обернет его прозрачным покрывалом, то, пристально вглядевшись, увидишь в нем, как в вогнутом зеркале, ту особу, чей облик носишь в глубине души».
3. Гоголь мог пить только кофе. Мое участие в проекте
Место действия – Калининград. Гоголь не мог ни знать, ни даже представить себе этого города, а мы его в нем – можем!
В основе росписи по шелку лежат воображаемые картинки, навеянные произведениями Т.А. Гофмана, события и герои, которые описаны в «Крошке Цахес», реальные детали быта, существующие изображения Гоголя и Гофмана, сделанные ими самими. Детали причудливо переплелись в контексте работы, изображающей разговор Гофмана с Гоголем, который сидит в гостях за чашечкой кофе. В окне виден шпиль кафедрального собора Кенигсберга. В левом углу дифинбахия и монстера как диковинные растения, простирающиеся к высокому потолку из греческой вазы, которая, возможно, была в интерьере Гофмана как просвященного интеллигентного человека своего времени. Оба изображения писателей процитированы с известных набросков писателей. И Гоголь, и Гофман прекрасно рисовали, оба они преподавали в университетах, оба писали фантастические вещи. Характеры их, как мне представляется, были разными...
Перенесемся на другую сторону планеты через океан в город Луисвилл, где и пришлось реализовать нереальную встречу двух мастеров мистерии. Лежа под лоскутным одеялом, всемирноизвестным как вид народно-прикладного искусства (folk), в кровати, подаренной мне Бетти Леви из Луисвильского общества художников по тканям (LAFTA), я пытаюсь представить себе, как «у ворот вместо кареты фрейлейн стояла запряженная единорогами хрустальная раковина доктора, на запятках поместился золотой жук, раскрыв блестящие крылья. На козлах восседал серебристый фазан и, держа в клюве золотые вожжи, поглядывал на фрейлейн умными глазами».
Наверное, от фазана, единорогов и хрустальной раковины начала свою работу моя фантазия по изображению встречи писателей в контексте волшебного гофмановского произведения. Поверилось, что было возможно Гофману с Гоголем обсуждать такие вещи как любовь и смерть, сидя под монстерой и дифинбахией, которая по сию пору упирается в потолок в моей калининградской квартире: «…всякий влюбленный хочет слышать только о своей любви и только одну ее считает достойной речи, равно как и всякий поэт с охотой внимает только своим стихам». Помимо рассуждений о вечном хочется праздника, небывалых прекрасных лиц, но во сне и в дреме все видоизменяется, и картины Гофмана будоражат воображение снова.
«Свадьбу Бальтазара справляли в загородном доме. Он, его друзья — Фабиан, Пульхер, — все дивились несравненной красоте Кандиды, волшебной прелести ее одеяния, всего существа. То в самом деле были чары, ибо присутствовавшая на свадьбе, под видом канониссы фон Розеншён, фея Розабельверде, позабыв свой гнев, сама одела Кандиду и убрала ее пышными и прекрасными розами. А ведь хорошо известно, что платье пойдет хоть кому, ежели за дело возьмется фея. Кроме того, Розабельверде подарила прелестной невесте сверкающее ожерелье, магическое действие коего проявлялось в том, что, надев его, она уже никогда не могла быть раздосадована какой-нибудь безделицей, дурно завязанным бантом, плохо удавшейся прической, пятном на белье или чем-нибудь тому подобным. Эта способность, которой ожерелье наделяло Кандиду, придавала ее лицу особенную прелесть и приветливую веселость».
Какими были писатели? Такими же, как изобразили себя сами? Как могла произойти встреча?
Хотелось бы, чтоб Гофман, гуляя по булыжным мостовым, встретил Гоголя и предложил бы ему по русскому гостеприимному обычаю выпить чаю... Попробую представить себе ситуацию встречи за маленьким столиком, но скорее всего угоститься придется кофе. И кофейник, купленный мною недавно на дворовой распродаже, очень сгодится для натуры, серебряный с патиной, и в нем отражается всё окружающее меня в студии пространство. Отражение натуры в кривом зеркале столового серебра так причудливо и непредсказуемо, так завораживающе знакомо и загадочно одновременно.Так же причудливо вплетается реальность в фантасмагорическое повествование. Так же реальные вечные человеческие чувства вплетены в мистерию художественного произведения, чтобы сказать нам больше, нежели простые и легко понятные всем слова реального повседневного мира.
«Итак, к делу! Знай же, что Циннобер — обездоленный урод, сын бедной крестьянки, и настоящее его прозвание — крошка Цахес. Только из тщеславия принял он гордое имя Циннобер! Канонисса фон Розеншён, или в действительности прославленная фея Розабельверде, ибо эта дама не кто иная, как фея, нашла маленькое чудище на дороге. Она полагала, что за все, в чем природа-мачеха отказала малышу, вознаградит его странным таинственным даром, в силу коего все замечательное, что в его присутствии кто-либо другой помыслит, скажет или сделает, будет приписано ему, да и он в обществе красивых, рассудительных и умных людей будет признан красивым, рассудительным и умным и вообще всякий раз будет почтен совершеннейшим в том роде, с коим придет в соприкосновение.
Это удивительное волшебство заключено в трех огнистых сверкающих волосках на темени малыша. Всякое прикосновение к этим волоскам, да и вообще к голове, для него болезненно, даже губительно. По этой-то причине фея превратила его от природы редкие, всклокоченные волосы в густые, прекрасные локоны, которые, защищая голову малыша, вместе с тем скрывают упомянутую красную полоску и увеличивают чары».
Нет, Гоголь мог пить только кофе в обществе Гофмана в городе К. Следовательно, встретились они в комнате с высоким потолком, к которому взлетала фея Розабельверде, у старого окна при свечах за маленьким столиком с серебрянным кофейником, стоящим вместе с чашечками на кружевных вязанных салфетках. Диковинные птицы и насекомые, фазан с зонтиком и полосатый кот, рассыпающиеся с венка на венок розы, переходящие в узор на шпалерах, приоткрытое пространство Вселенной, крошка Цахес с тремя волшебными волосками на голове и невеста Кандида, носящая чудесное ожерелье, единороги и кафедральный собор в оконном проеме – все это составляло окружающую атмосферу, носилось в воздухе, наполняло беседу этой встречи-мистерии.
Я не могу описать так же красочно, как Гофман или Гоголь, но я могу попытаться сделать это описание зримым и осязаемым. Я с большим интересом и удовольствием принимаю участие в проекте даже находясь далеко от места проведения.
Гофман приводит в конце «Крошки Цахес» латинское изречение:
“Nil admirari - Ничему не удивляться (лат.)”
Не удивляйтесь, что невозможная встреча писателей, которая не могла состояться, все-таки стала возможной, состоялась в музейной среде и обрела реальные и осязаемые экспонаты.
Я очень рада и горжусь быть участником необычного музейного проекта, который был освещен прессой и телевидением. Надеюсь, что зрители получат огромное удовольствие тоже. «Примите во внимание, милостивейший повелитель, что люди, когда среди них будут жить феи, весьма скоро перестанут в них верить, а это ведь лучше всего.» «А что до утвари, принадлежащей феям, то она поступит в княжескую казну; голуби и лебеди как превосходное жаркое пойдут на княжескую кухню; крылатых коней также можно для опыта приручить и сделать полезными тварями, обрезав им крылья и давая им корма в стойлах; а кормление в стойлах мы введем вместе с просвещением».
Все могут быть рады и довольны: люди и феи, писатели и художники...
4.Заключение. Только искусство!
«Теперь дело за тем, чтобы вырвать у него эти три огнистых волоска, и он погрузится в былое ничтожество. Тебе, мой любезный Бальтазар, предназначено разрушить эти чары. Ты наделен мужеством, силой и ловкостью, ты свершишь все, как надлежит. Возьми это отшлифованное стеклышко, подойди к маленькому Цинноберу, где бы ты его ни встретил, пристально погляди через это стекло на его голову, и три красных волоска прямо и несокровенно объявятся на его темени. Схвати их покрепче, невзирая на пронзительный кошачий визг, который он подымет, вырви разом эти три волоска и тотчас сожги их на месте. Непременно нужно вырвать эти волоски единым разом и тотчас же сжечь, а не то они смогут причинить еще немало всяческого вреда. Поэтому особенно обрати внимание на то, чтобы напасть на малыша и крепко и ловко ухватить эти волоски, когда поблизости будет гореть камин или свечи».
Зачем читателю и зрителю надо пытаться воспринять фантасмагорию несуществующей реальности? Наверное, чтобы чуть с высоты, отстраненно увидеть свою жизнь в новом измерении.
Скорее всего, выставка удалась.
Было бы крайне обидно, если б этого не случилось. По меньшей мере мы обеднели ровным счетом на одно культурное событие.
Только искусство утоляет жажду необъяснимого, восполняет духовную потребность и только художественное воображение дает человеку наслаждение переживать то, что никогда и никакими другими средствами не удалось бы оживить...

Иллюстрация к статье
Людмила Мистратова, г. Луисвилл
февраль 2009